элегантном живом немецком языке, но также продолжал публиковаться на иврите. В 1755 году он выпустил первое в истории периодическое издание на иврите "Кохелет Мусар" ("Моралист"). Созданный по образцу "моральных еженедельников" начала XVIII века в Англии, "Кохелет Мусар" ставил своей целью распространение просветительских идей среди образованных слоев еврейства. В 1784 году Мендельсон присоединился к дебатам о значении понятия "просвещение" на страницах "Берлинского ежемесячника". Здесь он утверждал, что просвещение означает не состояние дел, а процесс взросления, в ходе которого люди постепенно учатся применять свой "разум" для решения стоящих перед ними проблем.
Это был совершенно новый и неповторимый голос. Это был еврейский ученый, который, сохраняя верность еврейской традиции, обратился к смешанной аудитории иудеев и христиан, говоря о разуме, чувствах и красоте в увлекательном, недогматическом идиоме. Используя иврит в "Кохелет Мусар", Мендельсон вывел священный язык синагоги на открытый воздух просвещенной публики. Некоторые из его еврейских читателей испытывали почти головокружительное чувство перемещения и освобождения. Молодые евреи со всей Пруссии и из-за ее пределов собирались в его доме, где вели оживленные дискуссии по вопросам просвещения. Именно здесь начало формироваться специфически еврейское просвещение. В этой увлекательной среде сформировались светила ранней берлинской Хаскалы - Нафтали Герц Вессели, Герц Гомберг, Соломон Маймон, Исаак Евхель и другие. В 1778 году ученик Мендельсона Давид Фридлендер, сын кенигсбергского банкира, вместе с Исааком Даниэлем Ицигом (сыном Даниэля) основал еврейскую свободную школу в Берлине - Мендельсон приложил руку к разработке учебной программы. К началу 1780-х годов Мендельсон создал настоящую прусскую литературную сеть; список из 515 подписчиков его немецкого перевода Пятикнижия (1781-3) включает имена со всего королевства, с основной концентрацией в Бреслау, Кенигсберге и Берлине.35
Для просвещенных христианских читателей Мендельсон также был объектом восхищения, современным еврейским мудрецом, "немецким Сократом", человеком, который символизировал брожение и потенциал просвещения. Как никто другой, он стал примером того типа мудрого еврея, который прославился на сайте в немецкой художественной литературе и драматургии во второй половине XVIII века.36 Выдающийся драматург Готхольд Эфраим Лессинг, близкий друг и соратник Мендельсона, воздвиг литературный памятник своему другу в пьесе "Натан Мудрый" (1779), героем которой был благодушный и добродетельный еврейский купец. Мендельсон стал культурной иконой, талисманом, призванным противостоять тьме нетерпимости и предрассудков. Его дом был популярным местом остановки для посетителей Берлина с литературными притязаниями.37
22. Моисей Мендельсон осматривает Берлинские ворота Потсдама. Гравюра Иоганна Михаэля Зигфрида Лёве, по изданию Даниэля Ходовецкого "Физиогномический альманах" (Берлин, 1792).
Существует множество современных портретов Мендельсона, но один из самых запоминающихся - гравюра по рисунку Даниэля Ходовецкого - изображает его, представляющего свои бумаги для проверки у Берлинских ворот в Потсдаме в 1771 году. Мендельсон стоит в центре сцены, невысокая, сутулая фигура в скромном темном платье, окруженная двумя возвышающимися прусскими гвардейцами, один из которых приподнимает шляпу в знак признательности. Гравюра отсылает к современному анекдоту, в котором Мендельсона попросили предъявить грамоту от короля и расспросили о ее содержании. Эмоциональный тон этого изображения остается сложным для прочтения - является ли язвительное выражение на худом, вздернутом лице Мендельсона ироническим оттенком этой обычной встречи между прусским офицером и самым известным евреем Пруссии?
Хаскала, возникшая благодаря Мендельсону и его окружению, не была внезапной. Ее корни лежали в широком процессе социальных изменений. Первые еврейские просветители были глубоко обязаны родительскому поколению, которое начало интересоваться современными языками, философией и науками. Давление интервенционистского государства Пруссии (невольно) подорвало авторитет традиционного раввината, освободив место для интеллектуальной контрэлиты. Еще важнее было аккультурированное окружение великих берлинских семей. Покровительство коммерческой элиты обеспечивало маскилим (сторонникам Хаскалы), многие из которых были обедневшими странствующими учеными издалека, работой в качестве домашних наставников и возможностью проверить новые теории на своих юных подопечных. Мендельсон никогда не смог бы продолжить свою карьеру мыслителя и писателя без финансовой стабильности, которую обеспечивали его отношения с богатым фабрикантом шелка Исааком Бернхардом, у которого он работал сначала частным репетитором, затем счетоводом и в конце концов деловым партнером. Дома богатых банкиров, особенно Даниэля Ицига, были местом встреч и водопоев для молодого поколения ученых - именно здесь Мендельсон получил свои первые уроки философии вскоре после прибытия в город.
Но Хаскала была также частью характерного момента в истории немецкой и еврейско-немецкой общительности. В середине 1750-х годов Моисей Мендельсон написал драматургу Готхольду Эфраиму Лессингу письмо, в котором сообщал о своей крепнущей дружбе с берлинским издателем Фридрихом Николаи:
Я часто навещаю герра Николая в его саду. (Я искренне люблю его, мой дорогой друг! И я верю, что наша дружба от этого только выиграет, потому что я ценю в нем и вашего истинного друга.) Мы читаем стихи, герр Николаи декламирует и свои собственные сочинения, а я сижу на своей скамье, критический судья, хвалю, смеюсь, одобряю, нахожу недостатки, пока не наступает вечер.38
Беседа Мендельсона с Николаем была спонтанной, неструктурированной, но она имела реальное символическое значение. Вот иудей и христианин в саду, встретившиеся на равных, наслаждающиеся обществом друг друга и не обращающие внимания на проходящие часы - как давно можно было представить себе такую встречу? В конце 1750-х годов Мендельсон часто посещал "Ученую кофейню", общество, занимавшееся распространением просвещения, члены которого - всего их было около ста - представляли и обсуждали доклады на актуальные темы.
Эта интерстициальная сфера просвещенного трансконфессионального общения неуклонно расширялась в последние десятилетия XVIII века. Своего апогея достигла в литературных салонах, которые посещала берлинская культурная элита в конце 1780-х и 1790-х годов. Это были свободно организованные собрания, на которых собирались люди любого социального положения и религиозного вероисповедания для бесед и обмена идеями. Мужчины и женщины, евреи и христиане, дворяне и простолюдины, профессора, поэты, ученые и купцы собирались в частных домах, чтобы обсудить искусство, политику, литературу и науку, а также завязать дружеские и любовные отношения. Еврейские женщины играли центральную роль в создании этой новой среды, поскольку, будучи членами социально маргинальной группы, они были в некотором смысле равноудалены от всех социальных слоев основного общества - их дома представляли собой идеальное пространство для размыкания традиционных границ. Женщины из богатых еврейских семей также располагали значительными средствами, необходимыми для того, чтобы обслуживать голодных и жаждущих интеллектуалов Берлина - несколько салонов были поставлены на грань банкротства из-за расходов на содержание открытых домов.
Двумя самыми знаменитыми берлинскими хозяйками были Генриетта Герц, дочь первого врача-еврея, практиковавшего в Берлине, и Рахель Левин, чей отец был богатым торговцем драгоценностями. Обе женщины были представителями ассимилированной берлинской элиты - они не стеснялись появляться на публике с обнаженной головой, а Рахель была печально известна тем, что нарушала субботу,
